Стихотворения Поэмы Проза - Страница 101

К оглавлению

101

Народные герои; а у нас…

Нет гениев, и славы нет народной,

Порывы гаснут, сдавлены умы,

И пищи нет для страсти благородной.

Одной войной прославилися мы;

Победами грозна держава наша.

Как будто только в них спасенья чаша,

Как будто мы не чувствуем, что нет

У нас великих нравственных побед.

Спесь, ложь и мрак! Крепостники довольны,

И спит народ под сению знамен.

Невольно радуешься страсти знойной,

Чтоб как-нибудь стряхнуть проклятый сон.

Альберти

— Синьор, я рад, что в Риме влюблены вы.

Я буду вечно благодарен той,

Которую невольно предпочли вы

Холодной родине с ее Москвой;

Ведь не внуши она вам этой страсти,

Вы покорились бы суровой власти,

И я без вас, конечно бы, пропал,

Попавши в лихорадочный квартал.

Игнат

— Я благодарности не отнимаю

От той… от той, которая… et cetera {*}…

{* И прочее (лат.).}

Но сам ее от вас не принимаю,

Я не ценю случайного добра.

Альберти

— Но доброта у добрых не случайность.

Я одного лишь не могу понять:

Вы… влюблены… и что ж? Какая крайность

Неволит вас любовь свою скрывать?

Игнат

— Помилуйте, синьор! За грех любовный

Сажают на цепь в области церковной,

А между тем скорей поднимут все вверх дном,

Чем захотят ее венчать с еретиком,

И любящий, и… может быть… любимый,

Я не могу глубоко не страдать,

Как Тантал, жаждою в аду палимый:

Нет сил ни оставаться, ни бежать!

Альберти

— А!.. Так она не замужем?.. Не знал я.

Но если это девушка… ей-ей!

На вашем месте с ней бы убежал я

Подальше от монашеских сетей.

Игнат

— Куда бежать? Не позволяют средства;

Не знаю даже, получу ль наследство.

Отец мой был порядочно богат, -

Весною умер, — мачеха, да брат…

Господь их знает, как распорядятся.

Альберти

— Картины ваши можете продать.

Игнат

— Картины — нет! К сюжету их придраться

Не мудрено: за них велят изгнать,

И что тогда? Отечество второе

Придется мне навеки потерять.

Теперь, синьор, пишу совсем иное,

Теперь, синьор, коли хотите знать,

Иную думу сердцем я взлелеял,

"Коринфскую невесту" я затеял.

пока с одной бедой не справлюсь я,

Мой идеал — натурщица моя.

И всякий раз, когда при мне сияет

Она, цветущая, роскошна и стройна,

Природа силу красок убивает,

И кисть моя становится бледна.

Альберти

— Тот идеал, в который влюблены вы,

Уже не идеал в моих глазах.

Вы знаете, что вкусы прихотливы.

Игнат

— Но красота во всех ее чертах

Есть красота…

Альберти

— Поверьте, для картины

Рафаэля был образ Фарнарины

Не больше как простой материал,

Который он для живописи брал.

Когда ему Мадонны лик являлся.

Натурщица могла ль его пленять?

И разговор их в спор перерождался

И за живое стал уж задевать…

Как вдруг Альберти притаил дыханье.

Почудилось ему, что к ним стучат:

Стук! стук! Молчат. Стук, стук! Опять молчанье

Приподнялся и побледнел Игнат.

"Ужели ночь готовит нам измену?", -

Проговорил он шепотом. "Иль в стену

Стучал Джузеп? Иль спать мешаем мы?.."

И он к дверям, дрожа средь душной тьмы,

Подкрался, слух свой чутко напрягая.

Но вот опять настала тишина,

И лишь порой вздыхала, как живая,

В его алькове темная стена.

Игнат Иллючи трусил не изгнанья.

Не все ль равно, где жить и где страдать,

Где кофе пить и видеть звезд мерцанье.

Где наблюдать природу и писать?..

Везде есть рестораны и постели,

Но… не видать голубки Грациелли…

И знать, что нет надежды увидать,

Как нет надежды мертвому восстать…

О! это было б хуже лютой смерти.

Не скоро лег он. Молодая кровь

Стучалась в сердце; струсив за Альберти,

Он вдвое струсил за свою любовь.

В поре страстей и молодых стремлений,

Он с ужасами жизни был знаком.

Средь разных зол, тревог и опасений,

Он дорожил любовью, как добром…

Он чуть не пал, когда за Рим сражался.

Чуть не сошел с ума, когда решался

Повесить над собой Дамоклов меч

И грозным повеленьем пренебречь.

О брате он скорбел, и в заключенье

Жар одуряющий переносить

Остался в Риме, ради наслажденья

Не издали мечтать — вблизи любить.

Он не вполне был искренен с Альберти,

И это мне понятно… Никогда

Признаниям влюбленного не верьте,

По крайней мере, верьте не всегда…

И Грациелля, брата упрекая,

Быть может, также не была святая, -

Недаром слезы капали из глаз.

Но… муза! мы, затеявши рассказ,

Спешим наверх; — поищем основанья,

Пойдем назад, волшебным фонарем

Владея, озарим воспоминанья,

Которые Игнат считает сном.

Не все ему родное нам родное,

Не все ему смешное нам смешно.

Свое незаменимое былое

Он назвал сном, а между тем оно

Покой души его порой тревожит.

Он от него отделаться не может.

Москва ему была родная мать,

Он помнил дом, откуда наблюдать

Он мог все божье и все человечье.

Там из окна сиял ему простор,

Был виден Кремль и все Замосковоречье

От Яузы до Воробьевых гор.

Он помнил сад, калитку близ колодца,

И стук бадьи, когда на водопой

В час утренний вели их иноходца.

И помнил он разлив реки весной,

101