Стихотворения Поэмы Проза - Страница 115

К оглавлению

115

Блестит, — министр, министра надувая,

Наивно спрашивает: как дела? -

На римской сцене совершалось много

Такого, что в наш меркантильный век

Напоминало дни, когда за бога

С богами шел бороться человек.

Вот, у крыльца, на каменной площадке

Два женских трупа: на груди их складки

Изорванной рубашки припеклись

К изорванному телу. Вот сошлись

Соседи, — маленькие дети жмутся

К подолам женщин, — старики намёт

Хотят поставить — руки их трясутся -

Игнат мой за носилками идет.

За полчаса несчастные божились

Из бомбы вырвать трубку иль фитиль,

Заспорили и обе устремились

На подвиг, сквозь поднявшуюся пыль

Над мостовой, ударом потрясенной, -

Обеим захотелось им зажженный

Фитиль схватить — и вот над фитилем

Они бороться стали. — Грянул гром -

Не с неба грянул — небеса молчали

В тот миг, когда осколки чугуна

Ретивые сердца их разорвали

И выбили в кофейной два окна.

А вот одной из южных горожанок

Такой же подвиг удался вполне…

Художники! вы пишете вакханок,

Венер, Диан на вашем полотне,

Оставьте мифы-посмотрите: гордо

Подъемля кисти рук, походкой твердой.

Вся смуглая, под солнечным лучом

Она идет, сияя торжеством -

Толпа за ней — и все кричат ей "браво!"

У ней на голове чугунный шар…

На целый день ее бессмертит слава,

И эту славу празднует базар.

Но никогда еще Игнат мой смеха

Такого не слыхал, как в день, когда

На улицах народною потехой

Был лист с проклятьем папы, — никогда

Он не слыхал еще таких визжаний,

Таких гнусливых дудок, завываний -

Концерта не сравнимого ни с чем;

Я думаю, чертям в аду, и тем

От этих диссонансов было б тошно,

Сам сатана сгорел бы от стыда.

(Такой концерт придуман был нарочно:

Так пьяных в Риме водят иногда.)

Проклятье папы или отлученье

Прибито было к палке — и над ним

Несли дырявый зонтик, — без сомненья,

Сам Пий не ждал с проклятием своим

Такого всенародного почета.

Илюшин молча шел, — но сзади кто-то

Его толкнул и дал ему свечу:.,

"Неси!" — и он понес; — не умолчу,

Как покраснел сконфуженный Игнатий,

Как он рукой старался защитить

Огонь свечи, — как, не боясь проклятий,

Боялся он толпе не угодить.

А бомбы падали… О! бомбы эти

Не ты ли, добрый пастырь, мечешь в Рим,

И бьют они детей твоих — и дети

Хохочут над проклятием твоим.

Твоею гордою душой Христос не понят -

Ты храмы запер, — слушай, как трезвонят

Колокола… они благовестят,

Что дети выросли… и что навряд

Тебе их испугать своим проклятьем…

Так думал про себя Игнатий — он…

На этот раз был пресмешным Игнатьем,

Так гордо выступал, что был смешон.

Смешон не так, как иногда бывает

Смешон болван, когда в толпе гостей

Он на себя вниманье обращает,

Забавно-важной пошлостью своей.

Нет, в той толпе, где роль ему досталась,

Почти ни на кого не обращалось

Вниманья — каждый роль свою играл

По вдохновенью — каждый понимал,

Что это смех народа — смех притворный,

У многих на лице сквозь этот смех

Дрожали слезы — Рим в борьбе упорной

Не ждал и не желал таких потех.

Еще толпа была религиозна

И суеверна. — Можно доказать -

Так, например, однажды, после грозной

И жаркой канонады, чтоб занять

Народ, друзья народа учинили

Такое зрелище: они сложили

На площади del'Popolo костры

И запалили. (Далеко с горы

Французы увидали сероватый

Столб дыму, — Удино вообразил,

Что город загорелся от гранаты -

И гром пальбы на время прекратил.)

На площади ж del'Popolo — свершали

Ото-да-фе — как казнь новейших дней.

Кареты кардиналов сожигали.

Так точно, как когда-то жгли людей;

Те люди были в саваны одеты, -

Но не нуждались в саванах кареты.

В те дни, когда везде торжествовал

Дух инквизиции — стон землю оглашал -

Теперь же кардиналов экипажи

Трещали очень весело, когда

Со всех сторон огонь лизал их, — даже

И не вздохнули, — только иногда

Атласные подушки, слишком плотно

Обсиженные, покорясь нужде,

Горели как-то очень неохотно,

Шипели, как блины в сковороде,

Пока трещали кузова, и стекла

В них лопались, румяные, как свекла;

Народные ораторы порой,

Чтоб как-нибудь подняться над толпой,

На козла вспрыгивали, на запятки

Влезали… и орали, не боясь,

Что прогорят у башмаков их пятки,

Или шальная искра выжжет глаз.

Так за монашеские преступленья

Народ монашескую роскошь жег.

Свершая это жертвоприношенье,

Он, разумеется, никак не мог

Забыть одну… преступную карету.

Карету папы, — колесницу эту,

Украшенную дорогой резьбой

И золотом — как жертву на убой

Уже везли, — кто уцепясь за дышло,

Кто за рессоры… все кричали: жечь,

Жечь греховодницу! — и что же вышло?

Ее спасла нечаянная речь -

Речь одного поклонника искусства.

Любуясь изумительной резьбой

Фигур и орнаментов, он, из чувства

К прекрасному, невольно крикнул: "Стой!

Стой! прежде выслушайте адвоката;

Я адвокат — карета виновата -

Она возила папу, — стало быть.

Ее нам также следует казнить;

115