Уста Магданы шептали молитву, а слабая голова была занята полученными деньгами. И нечего говорить, что на обратном пути из монастыря Магдана уже все обдумала; так по крайней мере казалось ей.
Зайдет она к Евтимии, которая живет не так далеко; пошлют они за портным, тот, пожалуй, приведет купца, а пожалуй, и сам купит все, что следует; или вот: если пойдут ее соседки в Темный Ряд, она попросит их взять ее с собой, и там надо будет ей купить розового атласу, позументик, два аршина лент и проч. и проч., во всем надо положиться на совет Евтимии; она же когда-то жила у одного александропольского купца, стало быть, она все знает, где что взять и как лучше сделать, чтоб не так было дорого; кое-что надо будет и самой сметать. Ну, что ж! если много будет работы, она кого-нибудь позовет и даже угостит. Надо будет только купить изюму, сарацинского пшена, сыра и масла; да еще надо бы и белил купить к святой неделе.
Вот какую кутерьму подняли десять рублей в голове хорошенькой грузинки, никогда еще не видавшей денег более четырех абазов или четырех двугривенных.
Бабушка Назо так была огорчена тем, что Магдана заперла ее, что принялась хныкать, похныкала да и заснула. Магдана только что пришла от заутрени, опрокинула кувшин, вскочила на тахту, сброшенной чадрой покрыла спящую старуху и засунула руку под войлок. "Тут!" -- сказала она, усаживаясь, и принялась вторично думать да передумывать, куда ей девать так много денег.
IX
Тетка Шушана узнала стороной, что муж Магданы за каким-то делом ушел в Кахетию, и рассудила, что на другой же день племянница посетит ее и расскажет ей подробно, зачем это Арютюн ушел в Кахетию. В этом она была совершенно уверена. Но вот уж и великий четверток прошел, вот уж и страстная неделя к концу идет, а Магданы все нет как нет. "Уж не больна ли она? -- подумала Шушана.-- Хоть бы ребенка родила; а то и этого-то не дает ей бог! Ну, что, зачем я теперь пойду к ней? Вишь, тащись к ней на гору! У меня своя семья",-- рассуждала Шушана и не ради родственного участия, а просто так, сама не зная почему, каждмй день ждала Магдану. Шушана чувствовала потребность наставлять ее во всех случаях жизни и даже изредка ей покровительствовать; с ее же стороны ждалаона по крайней мере вечной благодарности. Шушана рассчитывала, что отлучка мужа непременно заставит упрямую Магдану если не обратиться к ней за каким-нибудь советом, то по крайней мере, приходить, из нужды, обедать к ней. Можете же вообразить, как была она недовольна тем, что Магдана к ней и носу не кажет. И вот послала она к ней внука, старшего сынишку своего Михаки, звать Магдану к себе разговляться после ранней обедни в первый день праздника.
Внук, мальчишка лет семи, напялил на уши грузинскую баранью шапку, которая была вдвое больше головы его, и, на толстом брюшке своем застегнув крючок затасканного ситцевого архалучка, отправился.
-- Ты, пузан, зачем сюда пришел? -- такими словами встретила его Магдана и беленькими своими зубками стиснула только что уколотый палец свой.
Какая-то женщина, вероятно, Евтимия, в пух разряженная, сидела в это время у Магданы и, завидя мальчика, залилась громким хохотом; у ней в руках также была игла, а на коленях -- работа, шелк и нитки.
-- Ну, посмотрите, разве он не пузан?.. Что тебе? Пузан почесался и, оглядывая потолок, трубу и стены, стал пищать нараспев:
-- Бабушка Шушана про-о-сит тебя, что-о-б ты непременно пришла к ней пасху есть, no-осле заутрени и велела тебе кланяться...
-- Ну, хорошо; скажи: захочу -- приду, а захочу -- не приду. Ступай!
Мальчик опять напялил шапку на уши, повернулся и вышел, не дождавшись дальнейших объяснений. Он спешил в Сололаки, страшно боясь, что у него братишка утащит бабки, только что выкрашенные в сандальной гуще, на удивленье всем мальчикам Сололакской, а может быть, и Садовой улицы.
Шушана была до того разгневана ответом Магданы, что не хотела на праздниках пускать ее за порог своей сакли.
-- Стоила ли еще она этого, чтоб я посылала к ней! -- ворчала она, накрывшись черным платком и перебирая четки.
X
Так как Евтимия никакой роли не играет в нашем рассказе, я одно только скажу про нее, что она не пользовалась хорошей репутацией. Разговоры с ней скорее могли быть вредны, чем полезны для такой неопытной женщины, как Магдана; но кто, если б не Евтимия, кто бы к празднику в такое короткое время помог ей сшить платье из лощеной полосатой холстинки кофейного цвета, гулиспери (нагрудник) из алого атласу да еще сверх того купить все, что следует для головного убора!.. Всю великую ночь до первого звона, при свечах, вдвоем, они работала, и только что запел петух только что ударили на Сионском соборе в колокол Магдана стала одеваться; зеркальце в окованной оправе не выходило из рук ее, и пока Евтимия заплетала в розовые ленты кончики длинной косы ее, Магдана, достав из сундука раковину с белой краской и размазав ее мокрым пальчиком, стала, по наущению своей новой приятельницы, слегка белить себя. Ко второму звону обе они, затушив сальные огарки, в белых чадрах вышли из сакли. В церкви Магдана отыскала бабушку Назо и шепнула ей, чтоб та после ранней обедни вместе с ней зашла к Евтимии разговляться. Магдана имела в виду оставить у ней ключ от своей сакли и даже хотела упросить ее до приезда мужа погостить у нее.
Бабушка Назо была на все согласна, даже слезливо улыбнулась; и пока Магдана, часу в десятом утра, стоя на перекрестке, поджидала попутчиц, бабушка с ключом в руках направила шаги свои к ее сакле в надежде прилечь и отдохнуть по возможности.