Стихотворения Поэмы Проза - Страница 173

173

Когда мы вошли в горенку, наш новый слуга, малый лет двадцати пяти с бледным лбом и впалыми щеками, с лихорадочным проворством переставил свечу из фонаря в подсвечник и точно так же проворно перетаскал из телеги все наши вещи. Пока они раскладывались да размещались, я как ошпаренный уныло присел на диван и, ни в чем не принимая участия, с любопытством оглядывал нашу горенку: увидав наконец стеклянную дверь, встал и отворил ее. Запах цветов заставил меня жадно вдохнуть свежий воздух; темный сад таинственно шушукал листьями, так что мне показалось, не накрапывает ли дождичек.

Барский дом, с высокими чердаками и антресолями, с балконом и четырьмя темнеющими колонками, стал мне в профиль, как только я сделал два или три шага.

Не успел я оглядеться, как за нами пришел посол.

-- Господа,-- сказал он,-- только что сели за ужин, Аграфена Степановна просит вас пожаловать.

Вася посмотрел на меня... я посмотрел на Васю. Мы были в пыли и не причесаны.

-- Что за беда! Пойдем! -- сказал я; даже подумал, что так гораздо лучше, гораздо как-то поэтичнее, если мы войдем в пыли, будем иметь вид путешественников, только что с дороги... Мне, начитавшемуся переводных романов старой немецкой школы, даже вообразилось, что я странствующий рыцарь и меня приглашают в замок. Каких мыслей не приходит в голову беспечной, благословенной, первой нашей молодости для того, чтобы польстить самолюбию!

Путешественники, то есть я и Вася, пошли по следам нашего путеводителя. И вот, через переднюю, тускло освещенную оплывшим сальным огарком, привел он нас в коридор и отворил дверь налево.

Мы очутились в комнате, где был накрыт стол, горели две свечи в высоких шандалах, стояли лакеи с тарелками и где Хрустин сам-четверт сидел за ужином.

В архалуке нараспашку и без галстука, утерев салфеткой рот, тяжело поднялся он со своего места и посмотрел на нас как на гостей, совершенно неожиданных; наконец, еще раз утеревшись салфеткой, сказал, что он рад нас видеть, спросил о здоровье моего дядюшки и отрекомендовал меня какой-то старухе, без сомнения, самой Аграфене Степановне, которая, похлопав глазами, попросила нас садиться.

Нам подали приборы и придвинули стулья.

Хрустин извинился, что не прислал за нами тарантаса. Старуха извинилась, что, по случаю пятницы, у них постный стол.

Действительно, на столе перед ней было, по выражению одного провинциала, обширное поле горшков. Сама же она была в большом белом чепце и в белом капоте.

Разговор как-то не клеился. Вася сидел красный как рак и на все смотрел исподлобья.

-- Лиза,-- сказала старуха, сделав движение головой, как будто на шее у нее был неловко и туго повязан галстук,-- Лиза, ты никогда прежде не видала наших гостей?

-- Нет-с,-- отвечала ей сидевшая против меня брюнетка, высокая, бледная девушка, с темными волосами, которые в два кольца обогнули ее голову.-- Мне негде было их видеть.

-- Демьян,-- продолжала старуха,-- вели, пожалуйста, Мироновне достать все нужное: простыню, подушки -- постлать на диване в горенке. Вам все равно, на диване спать или...

-- Все равно-с,-- отвечал я.

-- Так ты, Демьян, все это сейчас же... возьми ключ от сундука у Марьи; Николай, ты, кажется, взял подсвечник? есть ли там свеча? Демьян, этих господ я отдам на твое попечение... ты их нынче возьмешь с рук на руки.

-- С моим-с большим удовольствием,-- мягким басом отвечал ей Демьян, высокий старик слуга в синем сюртуке домашнего сукна, с маленьким лицом, как шапочкой прикрытый волосами, серыми, как лен, и с преблагодушной миной.

Пока я слушал распоряжения старухи, Лиза через стол завела было разговор с Хохловым.

-- Вот это ваш будущий ученик,-- сказала она, положив руку на плечо мальчика лет десяти, сидевшего с ней рядом,-- придется вам с ним помучиться.

Старуха взглянула на него из-под руки, накладывая себе в тарелку каши, и, как только кончила говорить с Демьяном, обратилась к Лизе.

-- Все, моя милая,-- сказала она,-- зависит от учителя, да от умения, да от терпения.

-- У меня ни того, ни другого,-- полушепотом, как бы себе под нос, отвечала девушка и потупилась.

Комната, где мы ужинали, была какая-то кислая на вид и неопрятная. Казалось, она промерзала несколько зим сряду; обои, какого-то неопределенного цвета, отстали от стен и покоробились; мебель была простая, крашеная, старая; на окне стояла клетка с белкой; белка спала, несмотря на стук ножей и вилок. Когда, в промежутках между блюдами и разговором, наступало всеобщее молчание, мне все чудилось, что я слышу в ночной тишине шум падающей воды.

-- Это наш садовник в доску стучит,-- невпопад сказала старуха, заметив, что я во что-то вслушиваюсь.

Мальчик глядел на нас недоумевающими взорами. Он был круглолиц, тупонос, плотен в плечах и, должно быть, глуп; он то глядел на меня, то рассматривал свой палец, завязанный в тряпочку.

-- Вон твой учитель,-- сказала ему старуха, наклонясь к нему и указав на Васю,-- он добрый, и ты будешь стараться.

Подали подогретые оладьи с медом, и потом, крестясь, все встали.

-- Как тебе нравится моя кузина?-- спросил я Васю, когда мы пришли в свою горенку и, раздевшись с помощью Демьяна, легли -- он на какую-то скрипучую кровать, а я на диван, превращенный в постель с байковым одеялом и подушками.

-- Ничего,-- отвечал он.

-- Ведь недурна?

-- Пожалуй, что и недурна.

-- Вот, влюбись в нее.

-- Что я, дурак, что ли,-- отвечал он, задув свечу.

-- Зачем ты задул?

173