Стихотворения Поэмы Проза - Страница 90

К оглавлению

Мою любовь, мое ожесточенье

И голос мой неси везде с собой,

Как чайка крик свой носит над водой,

Повсюду, где шумят валы да бури.

Повсюду, где блуждают корабли,

То исчезая в глубинах лазури,

То уходя в объятия земли.

Гражданскую и всякую свободу

Свободой поэтической моей

Предупредив, я буду петь природу,

Искусство, зло, добро, — родник идей -

Все буду петь — и все, что человечно,

То истинно, — что истинно, то вечно.

Так разум мой — есть разум общий всем,

Единый, не смущаемый ничем, -

Как бог, он светит всем народам в мире.

И если есть народы на звездах,

И там — все те же "дважды два четыре",

И там — все тот же Прометей в цепях.

Сознательно капризам вдохновенья

Я отдаюсь — и упиваюсь им.

Чем больше сердце жаждет наслажденья,

Тем больше ум сомнением томим;

Чем больше я стихами упиваюсь,

Тем больше я страдаю, — но не каюсь.

Яснеет все, когда передо мной

Действительность озарена мечтой.

Вон, — вечный Рим выходит из тумана,

Я вижу храм Петра и Колизей,

Афины — галереи Ватикана -

И Палестину — фрески галерей.

Ночь южная, весенняя, немая.

Как вечность, вечно неизменный хор

Светил ведет по небу — золотая

Луна плывет и очертанья гор

Окрестных с синими сливаются тенями.

Верхушки пинн над ними веерами

Раскинулись по воздуху — стволы

Их тонкие не видны из-за мглы;

Та мгла, струясь, ложится над холмами

И над рекою; Тибр у берегов

Едва журчит и блещет полосами

В нем отраженных, красных огоньков.

Рим окружен стеной — трава сухая

На ней растет — на воротах запор.

Вот омнибус. — В столицу не въезжая,

Стоит и ждет. Чу! слышен разговор

У экипажа. — Носят чемоданы, -

Вот, головы над ними (точно раны

Осматривать позвали лекарей)

Склоняются при свете фонарей.

Таможенный чиновник отбирает

Бумаги, книги, листики газет -

И, как предмет опасный, не пускает

В столицу папы — детский пистолет.

Я очень рад, что я без чемодана,

(Фантазии не нужен чемодан.)

Я и забыл, что радоваться рано,

Что б мог я провезти из наших стран

Спасительно-опасного для Рима!

Не для него ль, как арфа серафима

Небесного — звуча, из тона в тон

Перелился и смолк вечерний звон? -

На этот раз последний звон вечерний.

Тут пассажир один шепнул другим:

— Пий молит бога Рим спасти от терний. -

И омнибус без книг проехал в Рим.

Все в Риме спало — люди и статуи.

(Статуи также ночью стоя спят.)

Все было тайной — вздохи, поцелуи,

Сны умирающих и сны ребят.

Одни фонтаны, пенясь, шумно били,

И этот шум их, — только отворили

Ворота Рима, с трепетом проник

Нам в душу, как призыв иль как язык

Пленительный какого-то виденья…

Шум этот звал нас… Кто-то уверял,

Что есть какой-то холод вдохновенья.

И я — я этот холод ощущал.

Мы двигались по площади безлюдной -

Какая площадь! в мире нет иной,

Подобной — камни и вода, и чудный

Фасад, и обелиск — все было — строй -

Гармония. — Широкою каймою

Шла колоннада — тени полосою

Зубчатой прятались между колонн,

Объемлющих простор со всех сторон;

Ступени серебрились, точно иней

Посыпал их — фонтаны вверх неслись -

Ночные радуги сверкали в них, и синий

Свод неба опирался на карниз

Всей площади. — Да, в мире нет подобной -

Здесь каждый камень гений положил,

Себе слагая мавзолей надгробный,

Чтоб он об нем потомству говорил;

Чтоб дух его в грядущих поколеньях

Витал и снился в райских сновиденьях;

Чтоб этих камней царственный язык

Мог останавливать земных владык.

И что ж! нет крепости сильней доныне,

Как эта крепость: с кистью и резцом

Браманто, Рафаели и Бернини

Стоят здесь, точно с огненным мечом.

Вот сила! дух несчастного народа

Без подвига не мог спокойно жить:

Ему дана была одна свобода -

Мечтать о дальнем небе и — творить.

И отдался он творчеству — и сила

Росла, росла и наконец сложила

Твердыню неприступную — у ней

Ни рва, ни пушек — но сердца людей

Поверили в ее несокрушимость:

Ложь долго может с миром воевать

Из-за таких чудес. — Невозмутимость

Искусства здесь на все кладет печать.

Та жизнь погасла: — но ее могилы

Не трогайте, пока цела печать.

Здесь враг теряет половину силы,

И дерзкому здесь трудно устоять

В лучах такого кроткого сиянья…

Кому не жаль великого преданья!

Вот идеал чистейшей красоты!

Вот мученик с улыбкой! — Прочь, мечты

Суровые, мечты кровавой мести!

И терпеливо римлянин несет

Ярмо цепей — обман и — кражу чести -

И, молча негодуя, молча ждет.

Что, если эти краски полиняют?

Что, если эти камни упадут?

Недаром папы к Франции взывают,

Они в своем народе не найдут

Ни Рафаелей, ни Микель-Анжело.

Италия недаром прошумела

И поднялась, завидя новый путь,

И уж ничем нельзя ее свернуть

С того пути, ни силой, ни проклятьем,

Ни чудом, ни бессеменным зачатьем,

Ни возведеньем падших в чин святых {*}.

{* Кунцевич, Японские мученики и т. д. (Прим. авт.)}

Не оживить отравленного чувства

И не поднять давно упавших рук!

Вы, папы, звали гения искусства,