Стихотворения Поэмы Проза - Страница 188

188

-- Зачем в сад? -- отвечала она, стоя на балконе, и вслед за этими словами, как бы назло мне, уходила в задние комнаты.

"Неужели, -- думал я, -- Аграфена Степановна ее испортила?"

В самом лице ее произошла перемена: она похудела в четыре дня так, как будто была больна целую неделю. Напрасно я спрашивал ее: что с ней? здорова ли она? Лиза отвечала с досадой:

-- Разве вы не видите, что я здорова!

Наконец, однажды в сумерки, я застал ее одну в гостиной; она сидела в креслах бледная, как мрамор, и, приподняв брови, смотрела в угол на образ божьей матери, и, быть может, внутренно молилась. Этим образом когда-то благословили покойную ее мать. Когда я молча сел против нее в другое кресло, она опустила глаза и посмотрела мне в лицо с такой сокрушительной грустью, что у меня сердце сжалось и чуть-чуть не покатились слезы. "Боже мой, -- подумал я, -- что случилось и отчего она в несколько дней переменилась так, что я едва узнаю ее?"

-- Кузина, отчего вы так грустны?

-- Не понимаю, из чего вы это заключаете,-- отвечала она.

-- Не сказал ли он вам, что скоро уедет или что-нибудь...

-- Ну, да, да, оттого! -- проговорила она, быстро обернувшись с тревогой на лице и как будто испугавшись, что меня подслушали!

-- Не спрашивайте меня...-- она встала и заглянула в дверь,-- сделайте милость, не спрашивайте, вы знаете все, и больше нечего знать.

На другой день после такого странного разговора Лиза показалась мне еще страннее: целый день сидела за работой, смеялась надо мной, говорила, что придется мне скоро ехать в город.

-- А вы,-- спросил я,-- скоро ли к нам приедете?

-- Я не люблю города,-- отвечала она с гримаской,-- что там? пыль, камни, стукотня, избави бог, какая скука!

-- Неужели вам здесь лучше?

-- Несравненно лучше!

Я ушел, кажется, к Кате варенье есть, потом -- это уж было вечером -- нашел в саду Хохлова с Андрюшей, присоединился к ним, отведал, поспели ли яблоки; одно из них зашвырнул, другое покатил вдоль дорожки. Нагулявшись, почти усталый, шел я вместе с ними домой, то есть на балкон, вдруг навстречу нам Лиза.

-- А! -- сказала она; это "а!" вылетело как будто из больной груди, но лицо ее казалось спокойным.-- Вы куда?

-- Домой, устали.

-- А я так засиделась, целый день сидела, так хочется побегать. Догоните меня.

И с этим словом, как серна, бросилась она в куртину, я за ней, Андрюша также. Но он упал и заохал. Я один в кустах догнал ее, и не знаю, кто кого поймал за руку -- я ее или она меня.

-- Отнесите,-- сказала она, страшно запыхавшись; грудь ее так сильно поднималась, что она едва выговорила: -- Сейчас, к Скандинавцеву!

Бумажка, свернутая и запечатанная облаткой, мигом очутилась в руке моей; я сжал ее.

Поцеловав кузину в плечо, как верный ее раб, и не сказав ей ни слова, я побежал, наткнулся на Андрюшу и остановился, чтоб не показать ему вида, что я бегу с намерением.

-- Что, поймали? -- спросил он.

-- Еще бы? Как раз поймал.

-- Куда ж вы?

-- Да руку обжег крапивой.

-- О! больно обожгли, покажите.

-- Вот еще, показывать!..

-- Андрюша не поймал меня, ему стыдно, -- сказала Лиза, поправляя на голове гребень.

-- Смотри ты! -- сказал мне Хохлов, заложа руку за пазуху.

-- Не твое дело,-- сказал я Хохлову и пошел сперва шагом, потом рысью; чтоб не огибать сада, я перелез плетень и очутился на гумне, оглянулся, не видят ли меня из окна дома, юркнул между скирд и вышел на ту дорогу, по которой тому назад недели полторы мы шли из рощи. Я не шел -- летел, я не чувствовал усталости и в пять минут уже был на полдороге к мельницам. Душа моя ликовала, сердце стучало шибко, как будто нечто необычайное случилось. Она удостоила-таки меня своего доверия, поняла-таки наконец, что я могу быть бескорыстно предан ей... да, пусть меня истерзают до полусмерти, если выдам тайну милой Лизы.

Так или почти так восторженно думал я, быстрыми шагами приближаясь к знакомому мне палисаднику.

-- Отоприте, эй, кто там! -- закричал я в калитку.

Пижон залаял. Слава богу, подумал я, он дома: я так боялся, что его дома нет.

Мальчик, одетый казачком, пришел отодвинуть засов и впустил меня.

Я застал Скандинавцева стоящим посреди комнаты с расставленными ногами и в охотничьем картузе. Он как будто пол разглядывал, о чем-то крепко думал.

-- Пойдемте в палисадник,-- сказал я, заметив мальчика, который стоял у дверей,-- мне нужно сказать вам два словечка.

Он с любопытством посмотрел мне в глаза, и мы вышли.

-- Что такое, молодой человек? -- сказал он, обогнув рукой мою голову.

-- Записочка.

-- А! От кого?

-- От кузины,-- шепнул я, вспыхнув.

-- От Лизаветы Антоновны, ну, давайте.

Он взял записку, развернул ее, прочел менее чем в одну секунду и положил в боковой карман.

-- Ну,-- сказал он, подумавши,-- скажите ей, что ее просьба будет исполнена.

-- А вы не напишете?

-- Если можно не писать, так зачем? Ну... а признайтесь,-- прибавил он,-- ведь влюблены в кузину, а? признайтесь!

Подобной шутки в эту минуту я не ожидал от Скандинавцева. "Как,-- подумал я,-- считать меня таким дураком!"

-- Если б я не был к ней равнодушен, я бы не понес к вам ее записочки.

-- Э! да какой же вы мастер отвечать, право, мастер! ай да молодой человек! я от вас не ждал... хотите чаю?

-- Нет-с, не хочу.

-- Да вы еще, кажется, и сердитесь. Вам, быть может, хочется непременно и от меня отнести записку.

Мне действительно этого сперва хотелось, и я удивляюсь, как Скандинавцев мог так вдруг понять мое желание, даже и во мне-то шевельнувшееся бессознательно.

188