Стихотворения Поэмы Проза - Страница 189

189

-- Ничего мне не хочется,-- сказал я,-- ничего! Прощайте! Я расскажу ей, как вы принимаете от нее...

-- Что! Договаривайте! Скандинавцев усмехнулся.

-- Что вы вовсе не рады.

-- Чему?

Он опять усмехнулся.

-- Как будто я не знаю. Если б вы видели, как она переменилась, как страдает, это я один... один я вижу. Быть может, ее терзает мысль, что вы скоро уедете,

-- Да кто же вам сказал, что я скоро еду? Я еще целый месяц пробуду здесь. Об этом ей нечего беспокоиться.

-- Вы ее не оставите? Не правда ли? -- начал я говорить сквозь слезы и невольно схватив его за руку, как будто от него в эту минуту зависело решение судьбы Лизы.

Скандинавцев изумился такому с моей стороны движению.

-- Вы добрый мальчик! -- сказал он, подумав и уже совсем не тем голосом, каким говорил со мной за минуту,-- но,-- продолжал он,-- вы меня не знаете, утешьтесь! Кузина ваша, если захочет, будет счастлива.

Я воротился совершенно успокоенный; и кого бы не успокоили последние слова, так утвердительно и с таким достоинством произнесенные? В тот же вечер, после ужина, Лиза вышла на балкон, я за ней.

-- Мне велено передать,-- шепнул я Лизе,-- что все будет исполнено.

Ни слова на это не сказала мне Лиза, только, уходя спать, в дверях балкона пожала мне тихонько руку. Ее рука была холодна, как лед.

-- Он сказал,-- добавил я,-- что вы будете счастливы! Чудный человек!

-- Я простудилась немного,-- сказала Лиза вслух,-- с вечера хочу напиться малины и, чтоб согреться, накроюсь салопом.

-- Простудилась, простудилась, а стоит на сквозном ветру,-- сказала Аграфена Степановна,-- пора спать,-- добавила она, взяв со стола в гостиной свечу, и удалилась в спальню...

Лиза ушла вслед за ней, и дверь за ней затворилась.

Моя ребяческая неопытность много нелепых слез и горя приносила мне, но зато иногда и дарила меня минутами в высшей степени отрадными. Радоваться было нечему, а я заснул весело и весело проснулся, не предчувствуя, что буду плакать.

Хохлов также проснулся, и мы оба не могли понять, отчего Демьян не несет нам сапогов, которые, подобно моему Михалычу, любил он с вечера забирать и до утра уносить в переднюю.

-- Что он нейдет? Черт его знает! -- сказал я с досадой.

-- Знаешь что? -- сказал Вася.

-- Что?

-- А то, что нынче чем свет приходила к нам Аграфена Степановна.

-- Что ты? Со сна тебе, что ли, это показалось?

-- Нет, не показалось, я видел.

-- Что ж она тут делала?

-- Постояла на пороге и ушла.

Бог знает почему это меня обеспокоило. Долго я рассуждал, что б это значило? Уж не белая ли женщина приходила к нам?

Пришел наконец Демьян. Лицо его было нехорошо, походка также как будто не его; не говоря ни слова, он опустил сапоги наши на пол.

-- Что случилось? -- спросил я Демьяна.

-- Да что, сударь! -- отвечал он.-- Эх!

И, махнув рукой, он проворно вышел. Его кто-то позвал.

Живо я умылся, без посторонней помощи оделся и вышел на двор. Лицо женщины, перебежавшей в кухню, захлопнувшаяся где-то дверь, чей-то плач в девичьей--все изобличало что-то непонятное: испуг не испуг, беспокойство не беспокойство, что-то такое, что меня сразу охватило каким-то тяжелым предчувствием.

Я вбежал в дом. В передней стояли староста и садовник. В зале мрачный, как ночь, стоял сам Хрустин и, заложа руки за спину, глядел в окно. Так глядел, "как будто наступает страшный суд", по выражению Гамлета.

"Боже мой,-- подумал я с ужасом,-- верно, кузина скончалась".

-- Негде ей потонуть, негде! Это не может быть, незачем ей было этого салопа брать! -- проговорила вдруг вошедшая Аграфена Степановна. Голова ее тряслась, руки делали какие-то странные жесты,

-- Ну, а не потонула, так что ж? -- сказал Хрустин, сурово повернувшись к ней всем туловищем.

-- Что?.. притворщица!.. Ишь как! больной притворилась, покрой ее салопом, больна!.. Что такое это вчера она говорила вам на балконе?-- спросила старуха, устремив на меня серые, лихорадочные глаза свои.-- Я ведь все слышала. Вы ведь были охотник шептаться-то с ней, шептун! Я испугался и побледнел.

-- Что ж вы, батюшка, молчите?

-- Я не знаю, что такое.

-- А то, что с шести часов утра ищет ее весь дом, вся деревня, а ее нет.

-- Она мне вчера говорила,-- сказал я,-- что она больна, больше она мне ничего не говорила.

-- Найдется,-- пробормотал Хрустин,-- а выйдет замуж, так и слава богу.

-- За какого-нибудь негодяя, сквалыгу! Да и кто ее возьмет без приданого! Так шляться будет... вешаться...-- кричала Аграфена Степановна.

Хрустин перекрестился, пошел в кабинет и, как кажется, все предоставил богу и времени.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, была та, что бедная Лиза увезена Скандинавцевым. Чтоб убедиться в этом, я во что бы то ни стало намеревался посетить его. Мне казалось странным, отчего в целом доме никто, даже сама Аграфена Степановна, ни разу не произнесли имени Скандинавцева, тогда как он жил не за горами, а Демьян даже и подозревал, что он ухаживает за барышней; это очень меня беспокоило, очень! Демьяна я не мог спросить, потому что он уехал с людьми на лодке для расспроса на барках, на паромах, в мелких деревушках, не видать ли где каких следов? Хохлов что-то такое думал и смотрел на меня с каким-то особенно строгим выражением, но молчал. Горничной Лизы мне было жаль больше, чем самого Хрустина... одним словом, мучительный, страшный час пережил я в этом доме, прежде чем решился идти к Скандинавцеву.

К одиннадцати часам утра я не вытерпел и пошел к нему; боялся не застать его, шел нерешительным шагом и боялся, что вот-вот сейчас увидят меня, вернут, начнут опять спрашивать: куда я, зачем и почему?

189